20-21.02.14 (ч.1)

Накатал тут немного скучных воспоминаний, по типу "Что я видел" Житкова. Текст как есть - простынь с матюками и т.д.. Единственно, послушал совета поделить на части, страниц по пять.

1. Часть первая.
2. Часть вторая.
3. Часть третья.



Днем 18-го числа я гостил у родственников, занимался уборкой квартиры, периодически смотря с тетушкой по телевизору разворачивавшиеся бои на Институтской. Странно было в светлый весенне-зимний день видеть, как бьются люди, взрываются гранаты, истекают кровью брошенные люди. К вечеру дела стали совсем плохи, и я понял, что мне нужно ехать в Киев. Ночью я толком не спал, читая сводки и пытаясь составить модель происходящего - и недосып потом дал о себе знать.

Днем взять билеты на автобус не удалось, вызвонить своих знакомых из Руха на предмет организованных доставок не удалось тоже. Оставался только поезд на 17-30, и до поезда пришлось заняться текущими делами с родственниками. К сожалению, из-за них я чуть не опоздал на поезд: когда я освободился, пришлось за десять минут добежать от Ленинградской до вагона: в зимней одежде, с набитым рюкзаком и кульком с едой, по снегу, со сраным деструктивным бронхитом - по-моему, это неплохой результат. Вскочил в первый попавшийся тамбур, и через минуту вагон тронулся. Я потом минут десять сидел на полу и глотал воздух, как рыба, пока спазмолитик не подействовал - бронхит есть бронхит. Натурально пар шел, сердце билось как сумасшедшее.

Поезд вообще должен был быть скоростным, но так как Хюндаи непредсказуемо стояли в ремонте - слава карманам Колесникова - пассажирам подали обычные спальные вагоны. Мой путь удлинялся с трех с гаком часов до шести-семи, и вместо более-менее понятной обстановки я оказывался в ночном Киеве, с перспективой ночного пешедрала до Майдана и необходимости пробиться через пропускной контроль в КМДА или еще куда-нибудь. Так, в общем, оно и вышло.
А пока оставалось пройти в любое купе и оккупировать его, благо людей в вагоне было ненамного больше, чем купе. Рай, по идее. Спального не выдавали, так что пробовал выспаться в куртке, подложив под голову рюкзак. Семь часов езды превратились в максимум час сна, да еще и адски болел затылок (спазмолитики не помогали). Хреновое ощущение - мокрый и с больной башкой.

Поезд приехал в 00-12 20-го, метро уже не работало, и зохавав предпоследние пирожки с картошкой в закусочной, я потопал по улице. Ментов, что удивительно, на вокзале не было видно совершенно, даже жд-шной вохры. Маршрут я себе не представлял, что творится на улицах - тоже, а тут еще и холодный дождь. Из-за того, что башка болела и не работала совершенно, я два раза выходил из вокзала на нужную, в конечном счете, улицу, брал карту и пытался сообразить, в правильном ли направлении иду - через Урицкого или Петлюры - даже так было. Жесть.
Проблема еще была в том, что идти нужно было без остановок. Если бы я остыл, меня бы совсем прихватили долбаные бронхоспазмы, но и быстро идти не было ни сил, ни воздуха. А тут еще идешь и смотришь: что за машина едет - не ментовская ли? Стремные ребята в двухстах метрах у остановки - титушня или КНУ-шная студентота? Шел по проспекту и увидел ночью телефон недорогого круглосуточного хостелка недалеко от проспекта - уже, думаю, по нынешним меркам счастье.

Внезапно впереди в 70 метрах замаячил пост ГАИ, разворачивавший машины за квартал до Бессарабки. Оглядевшись, я заметил справа в темноте парка какую-то чугунную статую и понял, что рядом университет; зашагав пободрее, я могу сойти за студента. Впереди замаячила группа гражданских с касками и шлемами в руках, и я понял, что гайцы страшны только автомобилистам.

На Майдане я прошел сразу к баррикадам, метра на 4. И так шел дождь, так еще беркутня направила пожарный брандспойт на баррикаду, пытаясь затушить цепь покрышек. Так как расстояние было значительное, то вода рассеивалась, и ветер превращал ее в обычный дождь, малополезный в борьбе с огнем (тем более что ребята иногда плескали в новые покрышки солярку). Я стоял под зонтиком, бойцы на баррикаде - в синих накидках. Вверху Институтской стояли ввшники, на крыше Глобуса (магазина в виде стеклянной стены за колонной) периодически отсвечивали беркуты в синем камуфляже. Раз в пять-десять минут непонятно откуда беркуты бросали под баррикаду шумовую гранату, баррикада огрызалась взрывпакетом. Иногда промежуток увеличивался до 12-15 минут, и тогда летели сразу серии гранат и взрывпакетов - пока гранатометчики не успокоятся. Не понимаю, почему Бабченко гнал на украинские гранаты - да, слезоточивки мягче турецких, но шумовые контузили и шпиговали пластиковыми осколками людей так, что дай боже.
На баррикаде в сторону Европейской творилось то же самое. Я прошелся на Костельную, но баррикады были и там (почти пустые); жратвы и аптек не было видно. Профсоюзы... Дымящая, пахнущая каменная громадина ночью - я ее не забуду.

Я вернулся на Хрещатик, присел на скамеечку и стал думать, что делать дальше - идти к хостелу, ломиться в КМДА (почти безнадежно) или попробовать выстоять ночь и отоспаться в день. Глаза слипались от усталости, и незаметно я уснул.
Разбудили меня пара из мужчины и женщины лет 45, просили не спать (можно замерзнуть - я и так знал и согласился), спросили, кто я и что тут делаю. Предложили провести в КМДА(!), а утром записать в днепропетровскую сотню. Потом мужчина сообразил, что не знает, где она ночует, и предложил записаться с утра в хмельницкую. " - Нормально, українською буцімто володію, а там порозуміємось, що до чого". Встретив потом (совершенно случайно) в Днепре земляков, я узнал, что такой винегрет тогда был вполне обычен, особенно после тяжелых потерь в сотнях.
Меня провели в колонную залу, но место нашлось только на подиуме у ступенек - на что я с радостью согласился и уснул в три часа ночи. Постепенно притолкав соседей, разбросавших ноги или изогнувшихся в не очень экономных позах, я проснулся в четыре ночи в нормальной вытянутой позе и тут же уснул, надеясь счастливо выспаться.

Ага, щаз. В шесть утра кто-то прибежал ко входу, что-то крикнул (вроде, "Атака!") и весь зал - двести или сколько нас было человек - в одну секунду поднялся. Звук незабываемый.
Я понял, что мне торопиться особо некуда - перед сном хмельницкого сотника так и не нашли, а сейчас и подавно не найду - и помог собраться двум соседям и одеть легенький броник третьему. Как я понял из объяснений, в 6 утра заканчивалось перемирие - это которое с гранатами и эволюциями ВВ-шников ночью.

Потом я пошел на всякий случай в туалет... Зачем я пошел в КМДАшный туалет, если био- на улице было куда быстрее? Зато за 20 минут снова насмотрелся на западенский этикет - все в очереди (вплоть до священников, хе-хе), у прохода не толпятся, стоящему у раковины не мешают... На востоке, в мегаполисах, где чувствуется Рузке Мир - там такой щепетильности и организации нет.
В писсуаре, кстати, бардак был. То титушное быдло, которое беркутня направила в покинутую КМДА перед приездом своих журналистов ("типа_оставшиеся_майдановцы"), разрисовало в коридоре стены, стреляло по стенам в коридоре, а в туалете сломало один писсуар и забило какой-то волоконно-порошковой смесью второй, выгнуло кран (отчего под писсуаром была лужа воды). В предыдущий приезд такой хуйни в майдановском КМДА не было, а если бы кто попробовал - ему бы таких пиздюлей навешали, что пришлось бы скорую вызывать. Я не знаю, какие такие вещества давали той титушне, но масштабами вандализма, той проделанной физической работой (да и изобретательностью) я был поражен.

В общем, всю атаку  - минут 20-30 - я простоял внизу. Получив на выходе марлевую маску, я стал думать, где бы что поесть - но оравы вымели у добрых женщин с коробками все, и я пошел на майдан. Было затишье, и от безделья я вместе с десятками других людей кидался на всякую ерунду вроде обустройства стока воды, которой нас поливали беркуты. Помню, глядел я на этих стрелков вверху Институтской (вы ведь представляете себе, что такое видеть целящегося в твою толпу стрелка?). и возникло четкое ощущение, что если они спустятся сюда, то я буду драться до последней возможности - ведь они тоже не леденцы раздавать шли.
Потом пошел крутиться у Профсоюзов - помог собрать разбросанные противогазные коробки, поискал на первом этаже горючее, длинное, тяжелое или дельное - но это было уже бесполезно, вымели уже почти все и потихоньку прибирали бардак после пожара. Потом помог спускать по лестнице тяжелые силовые шкафы, и переть их в угол между зданием и баррикадой, где теоретически могли пролезть беркуты. Когда заталкивали шкаф на баррикаду, оглянулся - люди на брезенте вынесли из дверей что-то черное, человекоподобное и понесли к скорым у входа на Майдан. На секунду захотелось сблевануть, но было нечем, и я взял себя в руки. Подумалось, что это здорово, что я не поел: попадет пуля в брюхо - перитонита может и не быть.

Потом я пошел к Йолке (точнее, палатке возле памятника Кию+Щеку между колонной и сценой) и стал оттуда смотреть за происходящим. Так как нас было много, то со сцены прозвучал призыв организовать проходы для медиков. Вообще Нимащук тогда явно сидел на кофе, но реально тормозил (минут на пять) и вместо поднятия духа нес со сцены всякую пургу. Если бы он попытался всем этим дирижировать - я бы, мягко говоря, удивился. Стрелять снайперами по сцене что ночью, что днем было бесполезно - от нее в происходящем ничего не зависело.
В общем, где-то в 8:15 стали мы коридором и стали смотреть за окружающим. Я вспомнил свои мучения в Привате и стал играть в старую игру "ты туда не ходи, ты сюда ходи". Дядька на противоположной стороне посмотрел на меня, достал и протянул хозяйственные перчатки - белые с пупырышками (потом раздал и соседям). У меня на случай грязной работы были синие, да и повседневные перчатки, но я взял и одел пупырышками наружу - получился регулировщик в черном с хорошо заметными белыми перчатками.

Помню, как заметил на балконе консерватории, где у нас был медпункт, появился беркутовский шлем - я, что называется, пересрал от неожиданности. Соседи успокоили - то оказался майдановский телеоператор, снимавший беркутню. Иногда стрелки с низа Институтской и сверху Глобуса начинали стрелять по нему залпами, видны были рикошеты пуль (резиновых?). Тот прятался за колонну или угол, а потом начинал снимать снова. И так минут 25. Я бы так не сумел.
Где-то минут через пять после построения через наш коридор на брезенте пронесли парня с раскуроченной левой частью живота. Это была дробь - настолько кучно лежали ранки.


До этой поездки всякие российские мудрецы рассказывали, что майдановцев стреляют свои же. Находясь в пяти-семи метрах от баррикады, я интересовался возможностью для этой довольно бредовой версии. На баррикаде было место только для одной шеренги бойцов, половина из которых укрывалась щитами (треть из которых - деревянные). Периодически металлические щиты гулко звенели - видимо, от близких попаданий резиновых пуль. Большая часть незащищенных время от времени выглядывала из-за баррикады и бросала камень или взрывпакет. Внизу баррикады стояла вторая нестройная шеренга бойцов (нередко сторонних, явно не записанных в сотни) и бросала камни по целеуказанию верхней шеренги - так что подойти к баррикаде, разбросать шины и вломиться на нее было делом явно непростым. Время от времени Нищук кричал со сцены, чтобы нижние бросали камни осторожно, не задевая верхних, но на своих секторах я таких случаев не видел.
И вот посреди всего это бедлама несут подстреленного парня с жидкой дырявой курткой, с полуникаким от боли лицом, а ты не слышал ни выстрела, ничего. Я не знаю, может, ЦРУ изобрело бесшумный дробовик, но вблизи он такого рассеивания на полтуловища вряд ли дал бы. Тактика применения боевых патронов беркутней - абсолютно бессвязная с тактической обстановкой - непонятна мне и по сей день, несмотря на наблюдения. Лично я бы всех этих экспертов выгнал бы к Кию, а сам бы стал с верха Институтской или со склона расстреливать из форта. Думаю, часа полтора наблюдения за целящимися в толпу людей с ружьями и гадания, что прилетит и кому, очень повлияло бы на всех этих питерских докторов-от-трех-толстяков. Душевное очень зрелище.

Вообще же большинство раненных волонтеры носили к медпункту в консерватории. Через наш коридор шил медики к баррикаде и носили тяжелораненых - прямо к импровизированной операционной в почтамте (потом их забирали скорые у макдака). Но даже после создания второго (нашего) коридора двое-трое тяжелых пронесли сначала к консерватории, а потом к почтамту. Легкие раненные (даже в лицо) шли сами в сопровождении медиков. Множество людей, особенно недавно пришедших, и не подозревало, что здесь в десятке метров буднично льется кровь, и постоянно мешали проходу носилок через проезжую часть проспекта. По крайней мере, в нашем коридоре был порядок, хотя язык уже заплетался от постоянного "будь ласка, проходьте поза очепленням!" или что-то в этом роде.

Тем временем беркуты продолжали атаку. Шеренга ввшников спустилась с горки почти до самого низа Институтской, прикрываясь щитами в направлении на йолку, а беркуты в синьке прошли до ничейной ночью Колонны и до памятника Кию, Щеку и т.д. (Кий+). Там, за палаткой у моей спины, взяли в плен очень мордоворотистого стрелка, слишком близко подошедшего к баррикаде; со сцены кричали, что его не надо бить, а нужно волочить за сцену. Я как посмотрел на него - и пацифизм ушел в сторону: хер такого побьешь, надо очень долго стараться.
Прорвавшиеся к колонне беркуты тоже попали в нехилый замес: взрывпакетами их загнали за колонну, а потом к ней через баррикаду (фактически не имея надежной возможности вернуться обратно) прыгнули майдановцы. Минут 20 там шел невидимый мне сложный бой, когда разрывы шумовых, казалось, ранили всех смельчаков. Через коридор даже пронесли на носилках буквально вытащенного оттуда одного раненного - у него были осколочные ранения правой ноги, руки и туловища (чувствовал он себя неплохо). Примерно через пять минут понесли еще одного, раненного пулей в левую руку у плеча (выглядел он неважно). Тем не менее, было странно услышать примерно в 8-45, что колонна отбита целиком и полностью. Впрочем, полетевшие с крыши Глобуса неприцельные гранаты подтвердили слова.

Время тянулось мучительно, пятиминутки казались часами. Помню, когда наблюдал за уворачивавшимся от резинострела (только ли?) видеооператором на балконе консерватории, увидел летящую в здание с Глобуса бутылку с молотовым. Это меня, мягко говоря, озадачило: такого наглого поджога, что называется, в прямом эфире, я не видел. Развеивая в своем зрении, о балкон возле торца Глобуса стукнулись еще две бутылки и подожгли (просмоленный, рубероидный?) козырек между этажами. Битум горит плохо, и минуты через три огонь потух. Я еще могу понять целесообразность поджога Дома профсоюзов для беркутни, но зачем на глазах у тысяч свидетелей поджигать памятник архитектуры, в котором находится медпункт и склад одежды?

Тем временем часть баррикады у консерватории разобрали и к Колонне организовали проход людей и поднос боеприпасов. Вытянувшаяся с горки шеренга ввшников попала в сложную ситуацию: теперь ее обстреливали не только от лодки с Кием, но и от колонны. Шеренга раскололась, и примерно полтора десятка ввшников остались внизу, попав в окружение наступавших от колонны майдановцев с щитами. Огнь булыжников, взрывпакетов и молотовых вымел мелкие группки беркутов и стрелков, находившихся на середине Институтской, заставив их построиться в нормальную шеренгу поперек улицы.

Важное значение имели и события на другой баррикаде, смотревшей на Европейскую площадь. Я видел там немного, смотрел раз в три-пять минут, а слышал только взрывы гранат и особо громкие крики. Беркуты с ввшниками ломанулись в часть баррикады у Дома профсоюзов - не самый стык, а чуть дальше. Особо смелые из них подошли даже к баррикаде: я видел, как стоявшие на баррикаде бросали камни почти отвесно. Возле баррикады почти час крутился какой-то дядька с раскрытой двустволкой на плече (к концу боя на его лице была масса эмоций). Поэтому когда в 8-50 я увидел темно-синих ввшников аж у закусочной справа Хрещатика, а до этого метров сто свободного места - то подумал, что тот дядька пальнул дробью, и атаковававшие ввшники не выдержали и откатились назад. Видимо, управление там было основательно нарушено, потому что вскоре, минут через 5, я не видел ввшников даже на Европейской.

Отступившие ввшники и беркутня - а стрелковую форму я видел довольно далеко - дали возможность майдановцам пройти у здания со "Сбербанком" на первом этаже (возле той стороны, где сейчас пресс-центр Майдана) к лестнице, выходившей на другую сторону склона с часами, и отогнать стоявших там стрелков. После этого майдановцы могли забрасывать стоявших на середине Институтской беркутов с ввшниками, беззащитных сверху - и шеренги отошли к баррикаде. Это была почти победа для этого дня. Однако бой шел дальше - люди просто перепрыгивали нашей баррикаду и шли вперед с щитами, покрышками и стройматериалом, стараясь выбить беркут с первой баррикады наверху Институтской.

1. Часть первая.
2. Часть вторая.
3. Часть третья.

20-21.02.14 (ч.2)

1. Часть первая.
2. Часть вторая.
3. Часть третья.

Минут 10 я стоял в этом хаосе и соображал, что мне делать. Потом взял ближайший мешок с камнями и потащил их через недавнее поле боя. Значительную часть пути пришлось идти по бордюру, потому как переться по теплому (через подошву!) порошку из горелой резины, камней, головешек и спутанного корда - самого лучшего противопехотного препятствия из мне известных - оказалось невозможно. Идти вверх с мешком и рюкзаком было тяжело, но я обгонял колонну - все равно я мокрый... На баррикаде попробовал пробиться наверх, но там отогнали - перед второй Институтской баррикадой (дальше в правительственный квартал) стреляли дробью - и я пошел вниз.

Внизу разбирали баррикаду и несли ее вперед, на Европейскую площадь. Я вместе с шестью взялся за какую-то сплющенную бочку с трубой, и мы бегом понесли ее - по снегу и земле через камни, шины, доски, грязь, снег. На площади завернули за угол, и я снова увидел ввшников, стоявших рядом со стадионом в промежутках их новой баррикады из бетонных блоков. Мы же строили новую баррикаду метрах в 15-20 от них. Стрелков не было видно.
Я пошел назад по стороне парламентской библиотеки, наблюдаю сбоку всю эту транспортную артерию из кули. На дороге мне попался брошенный противогаз с разбитым стеклом. Я подумал, что могу сегодня больше противогазы и не увидеть, а вещь небесполезная, и подобрал его, сложив в кулек - окуляр, в конце концов, могу заклеить скотчем.

Пока я соображал, что делать, увидел ехавшую с Грушевского машину скорой помощи. Машина ехала со скоростью пешехода, окруженная толпой людей; боковая дверь была раскрыта и в ней торчал майдановец в стальном шлеме. Подойдя поближе, увидев беркутовские каски на двух сидевших в салоне и ввшную форму на двух шедших впереди, я понял, что ведут пленных. Часть майдановцев стояла в конвое; другие же хотели устроить расправу над ними. "Конечно, я человек новый, и всего происходившего не видал, поэтому приступы горячей любви для меня непонятны. Но, с другой стороны, эти люди сами сдались в плен. То, что именно в такой поздний момент - ну, твари, конечно, но имеют некоторое право на защиту" - и я стал в конвой. Работал локтями, "Громадяне! Дайте дорогу!... Дорогу, будь ласка!" - и снова локтями. Пару раз в толкучке в голову прилетело. Шедший рядом ввшник, парень лет 25-30, внимательно посмотрел на меня - казалось, подлыми хитровыебанными глазами контрактника, я ему ответил полной добрых тихих слов физией. Их потом довели до сцены, а потом минут через двадцать, с оцеплением, вывели всех возле Профсоюзов к воротам Майдана, у Макдональдса они шли сами. Еще подумал: сколько их через три часа вернется в свою часть и продолжит по новой?

К счастью, возле Дома профсоюзов поставили первые два стола с бутербродами, и наконец-то я смог немного подкрепиться и попить воды. Там была газировка, я для нее достал кружку - вдруг обычных стаканчиков на всех не хватит, как и много чего?
Только я приготовился попить, как увидел бегущих вниз по Институтской людей с раненным на брезенте. У него было много алой крови на одежде, держался он неважно. Я посмотрел на дорогу у профсоюзов к скорым за воротами: бежать им через толпу будет явно нелегко. Возле столов ходили и жевали на ходу люди, многие шлялись просто так, некоторые отдыхали после боя - догадаться уступить дорогу им будет непросто. И я вот так, с кульком, рюкзаком и кружкой с газировкой в руках - сюр полный со стороны - побежал впереди эвакуаторов с криком "Дорогу пораненому!", расталкивая людей.
Возвращаясь, я надеялся спокойно попить воду, ибо мучила жажда. А вот фиг! С Институтской снова несли раненного. Мгновенно выпив и спрятав в рюкзак, я снова побежал делать проход - ведь кроме меня его делать было некому.

Сообразив, что расстояние от Хрещатика до ворот Майдана лучше везти, чем нести, да и раненный получит помощь лучше, я стал подходить к водителям и потихоньку заводить их поближе, мотаясь таким образом два раза - заводя машину на майдан, и выводя ее с территории. Раненные с огнестрелом с Институтской пошли почти потоком - с мизерным перерывом между пробежками пришли еще двое, один с каким-то почти смешным ранением в колено. Остальных несли в кровище, с несколькими ранами в туловище, руки, а этого только с согнутой ногой с задранной штаниной - кажется, он был на ролике. Относительно повезло.

Моя логика была замечена - внизу, у столов появились двое добровольных помощников: женщина лет 40+ и невысокий мужичок в очках лет 50+, холериков по натуре. Между ними возник нехилый такой спор о том, как и где ставить машины - вплоть до обзывания титушками и без пяти секунд дракой. И смех, и грех. Пришлось вмешаться и быстро прийти к компромиссному мнению. Проблема была в том, что кроме скорых на майдан заезжали и снабженческие машины, и скорые необходимо было поставить так, чтобы они не мешали проезду друг другу и снабженцам. Емкость пятачка удалось сначала довести до пары машин, а позже шарившиеся по дому профсоюзов и разбиравшие баррикаду по моей просьбе подчистили место и для третьей. Ставить вблизи здания было соблазнительно, но опасно - не было гарантии, что с обгорелого здания не рухнут мраморные плиты.
Раненные шли рекой, непрерывным ебаным потоком. Я помню, наверное, человек шесть или семь, но их было больше - хотя, думаю, не больше пятнадцати. Помню, как две скорые выехали оттуда, я стал заводить новую машину, но водитель не успел даже заехать в ворота - врачи принялись за раненного в воротах. Это был парень лет 20, в каске, с почти белым неживым лицом, струйкой темной крови изо рта и пулевым, как я понимаю, ранением в грудь - сами дырки были почти незаметны. В небо он смотрел отрешенными глазами. Его окружили врачи и принесшие майдановцы, и кроме того, склонились набежавшие сраные фотожурналисты. Я все время оттаскивал одного, по-моему могшего упасть на раненного. Вскоре врач сказал, что раненный будет жить. Все это время с Институтской несли еще одного человека, но помочь ему я не мог - завести машину не было никакой возможности, только поставить кормой к бегущим. Когда их погрузили, я завел три машины.
Какой-то парень у столов сказал, что в гостинице "Украина" сидит снайпер, и я предупредил врачей, чтобы они не сильно светились - фиг их знает, снайперов и что у них в башке. Нервозность увеличилась несильно - периодически осматривал окна и крыши. Окна в "Украине" были подозрительными - некоторые корреспонденты выносили камеры в открытые двери и окна, от греха подальше оставляя их без присмотра. Ночью в подсвеченных комнатах штативы еще были видны, а другие стояли темными, колыхая выбившимися наружу занавесками, и понять, кто там фотокор, а кто не очень, было невозможно.
Сказали о лежавших у палаток за сценой трупах, но я не стал их смотреть. Как выглядят трупы - я представлял, но помочь им я уже ничем не мог, а этот поток раненных требовал опеки. Хотелось пойти и заткнуть источник этого потока - но кто тогда бы выводил машины? У меня было двое помощников у входа в Профсоюзы, у Костельной пара людей тоже регулировала заезд машин - скорых, снабженцев и просто ебанутых туристов, думавших, что можно просто заехать на майдан и припарковать машину. А посередине был только я.

Майдан выглядел в это время огромным муравейником - люди шли на баррикады, несли стройматериалы и припасы, другие разбирали уже сложенные баррикады, третьи лопатами и метлами счищали горелый мусор и грязь. Там, где сейчас стоит кировоградская палатка, была наведена почти идеальная чистота, только по характерной черной пыли на асфальте можно было догадаться, что тут была баррикада. К столам возле Профсоюзов тоже непрерывным потоком шли люди, чтобы подкрепиться и немного передохнуть. Они-то были вменяемыми во время расчистки прохода для машин. Тяжелее всего было с "контуженными", стоявшими на баррикадах: оглохшие от взрывов, с характерно серыми от шинной гари лицами они выползали на относительно свободную дорогу у профсоюзов просто передохнуть. Ты ему кричишь "дорогу пораненому!", а он на тебя смотрит непонимающим взглядом; он бы среагировал, если бы на тебе была синяя ментовская форма - на большее их нервы не отвечали.

Стоявший у палаток парень подтвердил, что в "Украину" наши славные стратеги из штаба самообороны отправили две сотни, и что они даже взяли снайпера - он говорил в единственном числе - и тот даже немного пожил. Глядя на происходившее, я представил обстоятельства пленения, и особых вопросов о причинах недолгой жизни у меня не возникло. Хотя да, лучше сейчас было бы его немного расспросить.
Еще он показал грязный дробовой патрон с металлическими шариками и автоматную гильзу 7,62 - она была еще неестественно теплая. Сказал, что у нас уже три десятка трупов. "Херово" - и с тоской посмотрел на столпившихся у машины врачей в белых халатах: лишь бы их не задели.

Я успокоился и пошел к скорым за воротами. Там я увидел одного ведущего передачи с "Интера" - забыл его имя, длинный с серо-голубыми глазами - он был водителем евролабовской скорой. Рядом с ним стоял десяток преимущественно пожилых самообороновцев (киевлян, как я понимаю) и врачей, и они чесали языками о местных делах и так далее. Я их послушал, поулыбался и отошел посидеть на шинах - сил уже никаких не было. Раненные прекратились, было примерно 11 часов, сил бегать никаких не было; побродив и чуть-чуть погревшись у буржуйки, мокрый и холодный и я тупо лег на шины. Проходившие бросали сочувственные взгляды, бегали иностранцы, ходили девушки, но мне было уже не стыдно. Хотелось где-то лечь и выспаться.
Убедившись, что за сорок минут уже ничего не происходит, в полдень я пошел решать свою судьбу на вечер - искать хостел или записываться в самооборону.

Когда шел в комендатуру, увидел смешной эпизод. Люди из припаркованного фургона носили в захваченное помещение мешки с картошкой и капусту; прочитав вывеску, я подсознательно понял, что все нормально. Задумавшись и перечитав вывеску, расхохотался - это были двери министерства сельского хозяйства.

Возле комендатуры была очередь, так что негде было и прислониться. В штабе шло бурное собрание сотников, иногда оттуда выходили и ругались про себя сотники. Добровольцами заниматься явно было некому. Наконец один из предложил переписать данные и занести в штаб, а там уже с нами свяжутся. В нашей маленькой группке ручке и бумага нашлись только у меня. Оказалось, что в нашем отряде херсонец 30+, бывший студент-международник из Луцка (живет и работает в Киеве), студенты киевлянин и харьковчанин из Архитектурного, киевлянин 50+ неопределенной профессии, электрик 30+ из Вишневого и керамист 50+ из Вишенек, фермер-слесарь с венгерской фамилией из Кривого Рога и я, халтурщик. Попытались передать список в комендатуру, но вышедший сотник посоветовал взять возле сцены амуницию, выбрать командиров и самим идти на баррикады к любому сотнику. Ушлый херсонец с электриком притащили от сцены палки, очки и шесть касок.
А вот с командирами вышла засада. Я опросил всех - никто не хотел становиться десятником. Сам я еще после бригадирства на пластмассе зарекся. Однако Петя-криворожанин решил организоватя днепропетровскую мафию (ЕВПОЧЯ) и предложил мне. Все мои доводы он сразил тем, что у меня был список - и смех, и грех. Построив и немного запомнив свое воинство, примерно 12-47 я повел их на Грушевского - на Институтской народу было море. Переход был непростым, так как я слабо знал своих содесятников в лицо, а они друг друга и вовсе плохо знали. Кроме того, подвижность у них была очень разная, молодежь рвалась вперед, старшее поколении плелось позади - а идти пришлось через толпы народа, кучугуры мусора. Любой мог потеряться.

Нашей утренней баррикады на Грушевского уже не было, что вызвало первое удивление. Ввшники отошли совсем, так что их и наверху возле Кабмина не было видно (а беркутов и утром было как кот наплакал). Их бетонную баррикаду заняли майдановцы, укрепив остатками своей зазоры в ихней, проходы через турникеты и выход на прибрежную парковую улицу. Идти пришлось по абсолютно пустой площади, и у меня тогда екнуло сердце, что снайпера могут перестрелять наши подкрепления, а нас могут задавить массовой атакой - если не успеем зажечь шины.
Мы помогли доукрепить баррикаду, а потом где-то в 13-30 сотник нас построил, пересчитал - нас вместе с подошедшими наконец-то насчиталось сто человек! - объявил, что штаб самообороны доверил ему сформировать сотню и что скоро придет еще одна сотня и распустил строй. На нашу левую сторону он поставил своего зама - веселого балагура Юрку из Хмельницкого примерно 35 лет, деловито обживавшего и приводившего в порядок баррикаду. Он приехал вечером 19-го, и это был его второй приезд.
Это пиздец, конечно, но я так и не узнал у сотника номер своей сотни, ни спросил у него телефон - такой вот аховый командир. Более насущными вопросами казались размещение молотовых на шатком помосте баррикады, организация их зажигания (более практичным способом оказалась не зажигалка, а бочка с костром), наблюдение за склоном возле забора стадиона.
Когда делать стало нечего, я раззнакомился со своим десятком и выбрал зама - им согласился быть языкатый Игорь из Луцка. Я потребовал, чтобы каждый кроме телефона меня и зама знал телефон хотя бы одного товарища - тогда будет меньше потерявшихся. Потом снова объяснил, что тут будет не сахар, что утром уже убивали людей, здесь сейчас мало, и что каждый может пойти домой - бла-бла-бла и прочая лирика. А потом начали немного раззнакомливаться. Херсонец, изменник эдакий, встретил знакомых на правой стороне и покинул наш кружок. Ближе под вечер испарился и студент-киевлянин, самый младший из нас (19 лет). Игорь-зам был после суточного дежурства, выморенный как рак, и на следующее утро отпросился выспаться - вот и все потери нашего десятка.

Игорь закончил в Киеве международку, но устроиться не смог (не было связей) - да и не особо рассчитывал. Работал на телефоне консультантом - неплохие деньги, но довольно адовая работа.
К баррикаде подошло стадо журналистов. Немцы - оператор и корреспондент из незнакомого канала - записали дежурное бла-бла-бла, и потом стали кривляться друг другу. Они не понимали, что их вполне могли снять снайпера - один из "будки" на крыше Кабмина, а второй, тюлень, на балкончике под крышей портика (периодически я ловил оттуда блики). Мы смотрели на эту клоунаду и шутили в духе "верните старых немцев".
Потом подошел корреспондент из Турун Саномаат и спросил что-то у Игоря. Я прыснул со смеха: тот подумал, и ответил на хорошем беглом английском. Слово за слово, и он дал за нас интервью. На правой половинке баррикады людей мучали какие-то американцы и бибисишник.

Потом подъехала машина, привезла молоко, чай и бутербродики. Ням-ням оказался очень даже вовремя.
Петя-венгр спросил, куда тут сходить в туалет - я его послал в Укрдом на Европейской. Он вернулся, громко ругаясь. Потом он предложил мне умыться, а то я грязный, как черт. Я пошел в Украинский дом, справа на первый этаж. Там было немного тесно, работали только две кабинки и писсуары. Дядька с западенским акцентом (скорее всего франковским или тернопольским) извинялся, что еще не вымыл все, а кабинка работала только одна - пол был мокрым, он его постоянно драил, на черно-синей мраморной столешнице рукомойника были пятна сажи. Мывшим руки он рассказывал, что сначала надо вымыть горячей водой, чтобы поры раскрылись, потом намылить руки и смыть холодной водой. Методика, надо сказать, работала. Но я сначала зашел в кабинку - нерабочую, потому как было пора (рабочая была занята).

Мама дорогая, какой, блядь, пиздец! Если где-то и существует срань господня, то в этом туалете я увидел именно ее. Унитаз - засран, с окаменевшими кусками дерьма на сливе. На седушке, стенках кабинки было полно разводов от засраных и от испачканых сажей пальцев - старых, не оттиравшихся бумагой. Кромка унитаза под седушкой была вся покрыта отпечатками ботинок (горелая резина так просто не отмывается) с соответствующими бомбометательными последствиями для унитаза. Кнопка слива на крышке была вдавлена вниз и заклинена. Ручка двери болталась, замок был вырван с мясом. Хорошо, что у меня с собой было много бумаги и литейщицкий нож!
Это пиздец, более скотского отношения к беркутне я не видел. Офицерье ходило, похоже, на второй этаж - там туалет был более-менее нормален. А ввшных срочников (тех, кто не поболел и не застудил почки от долгого стояния на морозе) гоняли туда - без бумаги, бегом-бегом. В рукомойнике - мыло было наше. Беркутня же в этих раковинах чуть ли не купалась холодной водой, засирая столешницу и раковины (находившаяся под краном часть ее была серой). Сажу от горелой резины приходилось вымывать химией по нескольку раз.
Это - цивилизация. Я умылся и почувствовал себя человеком. Что чувствовала беркутня пятью часами ранее, я даже боюсь представить. Я немного понял сдававшихся утром в плен.

Говорили на баррикаде вообще обо всем. Я с Петей-криворожцем (сам он действительно оказался из Закарпатья, но в детстве родители переехали в Кр.Рог) обговорил и особенности заточки, посетовали на стали ширпотребовских ножей, и трудности овцеводства. У Коли-керамиста расспрашивал технологию обжига посуды (у меня друг-силикатчик, так что немного представляю). На следующий день выяснилось, что он был на евромайдане 30-го ноября. Спросил, как оно было - рассказал, что оно все быстро случилось: набежали и начали лупить, плечо тогда две недели болело. Сам он тогда ушел через проход, открытый киевскими милиционерами. В молодости служил в ГСВГ охранником склада, ЕМНИП, в Фридрихсхафене, рассказал про гигантские ангары с запчастями и двигателями. Такие дела.

Неявно встал вопрос о языковой культуре. Я решил общаться с каждым на привычном ему языке. Потихоньку эта правило стало практиковаться большей частью моего коллектива - благо все были билингвами.

Наконец примерно в 15 часов пришла сотня подкрепления - в основном, пацанов. Не доходя 20 метров до нашей баррикады она остановилась, и вытянулась в шеренгу. Мы уже начали шутить "ребята, мы здесь!" и в духе "вот, сейчас атаковать будут" :) Выглядели они действительно странно - стояли шеренгой с промежутками, пока командиры ходили, смотрели и что-то обсуждали. Потом часть отряда отделилась, пара с ломиками начали ковырять брусчатку и передавать ее вдоль шеренги по цепочке. Сотник сказал, что это та самая единственная сотня Правого сектора, которая будет стоять ночью.
Вскоре подъехал "камаз" со крупным щебнем (размером с булыжник, четверть плитки), бревнами и досками. ПСники дали дорогу, потом вместе разгружали. Большая часть щебня досталась нам, потом он выгрузил бревна и доски у турникета стадиона. ПСники забивали там проходы, мы же помогали оставшимся носить и укладывать плитку. Примерно через час там была выложена неплохая вторая баррикада - невысокая, но двустенная со щелями и закоулками, ограничивавшими эффект шумовых гранат. Параллельно позади баррикад на возвышении строились капониры для гранатометчиков.

Тем временем склонившееся солнце через щель между домами стало светить нам в глаза. Примерно в 16-45 один из наших дозорных не вытерпел и тихо полез вдоль ограды (там ложбинка с дорожкой) наверх. Я стоял тогда на баррикаде, смотрел сквозь щели щита, громко ругался, орал возвращаться, но он медленно полз вперед. Постепенно он дополз до грузовика возле Кабина. До этого один из "хуралов уехал", остался один с открытым капотом. Какой-то беркут в нем ковырялся. Наш дозорный подошел к нему, после чего произошел диалог с активной жестикуляцией. Беркут резко махнул рукой в сторону баррикад, и наш разведчик ушел. В это время наш сотник и его зам, а также какой-то недавно подошедший парень в черном пальто вылезли за шины и стояли высматривали в бинокль, чем закончится дело. Я приготовил бутылку, чтобы зажечь шину на случай стрельбы. В общем, дозорному по возвращении наваляли немного подзатыльников... Беркут ковырялся еще полчаса, а потом бросил и пропал из поля зрения.

Примерно в 18-15 вспыхнули лампы над нашей баррикадой, что вызвало нервозность - противник был во тьме. Я стал думать, как отрубить свет в фонаре; кто-то достал Флобер, чтобы расстрелять лампу. К сожалению, точность стрельбы была никакой, и пришлось заняться инженерным способом. Дело осложнялось тем, что кабель был воздушным, и необходимо было отселять всю баррикаду.
Пока я смотрел на вытащенный из фонаря провод, подошел электрик из Вишневого (собственно, профессии людей я узнал потом), зачистил моим ножом изоляцию и простым ударом камня по согнутому проводу перебил его. Свет пропал в обоих фонарях. На все эксперименты ушло минут 25. В темноте было хоть и не совсем удобно, зато спокойнее.

1. Часть первая.
2. Часть вторая.
3. Часть третья.

20-21.02.14 (ч.3)

1. Часть первая.
2. Часть вторая.
3. Часть третья.

Где-то в 9 часов подошла сменяющая нас сотня, и я отвел Колю-керамиста в КМДА на ночевку, херсонец ночевал на баррикаде, остальные поехали домой/к знакомым и родственникам. Я вернулся на баррикаду - остатки нашей сотни, сменщики и ПСовцы перемешались в дикой пропорции. Помню, как пытался пересказать одному ровенчанину произошедшее утром. Заметил своего электрика в белой куртке у турникетов и подошел туда. Оказалось, что там идет небольшой разговор о том, как будет в будущем, чем Юля отличается от Янека, что нужно сделать, чтобы произошедший пиздец не повторился. Большинство из того кружка были мелкие бизнесмены - дальнобойщики, электрик занимался сигнализацией в сетях Биллы и т.д.. Было любопытно сопоставить, как специфика отрасли, жизненный опыт влияют на суждения о евроинтеграции (понимаемой прежде всего как "как нам сделать у себя так же, как это делают в Европе"), о причинах янековской абсолютизации власти, о народе. Что любопытно, о том, кто сейчас есть кто из политиков, особых разногласий и флюродроса а-ля юлеботы не было. Вопреки прогнозам сетевых экспертов процесс социально-политэкономического анализа устаканился на кейнсианском "людям надо платить больше". И это несмотря на то, что я пытался дать вводную, что денег не хватает.

Особо надо сказать о женщинах - от девушек 16 лет до пенсионерок 60 - которые разносили на баррикады еду: бутерброды, молоко, чай и даже мед. Помню один свой диалог:
- Угощайтесь!
- Спасибо, я уже наелся.
- Возьмите хоть один бутербродик!
- Да что вы, я ж не навоюю столько, сколько вы кормите.

Примерно в 22-10 поняв, что я уже никакой, я пошел умываться, переодеваться и дрыхнуть в КМДА. Перед сном захотелось пройтись по майдану - он был совершенно обыденно расслаблен, словно не было утром тяжелого боя, не было напряжения сил. Я решил идти дальше по Хрещатику в КМДА. Вскоре мое внимание привлек шатающийся мужик 35+, которого пытался тащить друг. Я понял, что это пьяный, и решил вывести сам. Когда я приехал, то видел у выхода, как одного сосредоточенного мужика выводил самообороновец с деревянной палкой за баррикаду; у того кровоточила рассечена бровь. Я решил, что лучше сам без лишнего ожесточения выведу пьянчугу. Ага-ага.
Я ему объяснил, что на майдане пьяным быть нельзя, что он локтями расталкивает прохожих, что будет лучше, если он пойдет и проспится, а завтра погуляет по майдану. Он говорил, что завтра уезжает и должен посмотреть сегодня. Я ему объяснял, что на майдане нечего смотреть: кто стоит на баррикадах, кто дрыхнет. Он сразу захотел на баррикаду. Я ему объяснил, что на баррикаду его никто не пустит, а если он прорвется - то получит пулю в лоб от снайпера. Он уперся рогом: "я из Керчи, я потомок кубанских казаков... ты вообще знаешь, кто такие кубанские казаки?" - я чуть не прыснул от смеха и объяснил, что на баррикадах стоят ребята не хуже. Он заартачился: раз не хуже - пойду и поговорю. Где-то минут через двадцать такого диалога захотелась врезать ему дубинкой и пинками довести его до ворот; останавливало только то, что в руках у меня была труба, и один разок мог оказаться последним. Он увидел женщину в открытой двери в одну из майдановских занятых помещений, и попросил кофе. Я уже готов был, черт побери, даже оплатить это кофе. Она приготовила, и он присел - чему бывшие у двери не были рады, но молчали.
Постепенно в промежутках между распальцовками выяснилось, что Саша бывший мелкий уголовник, чудом обзаведшийся семьей. Однако в результате врачебной ошибки - он был в этом уверен - девочка родилась инвалидом. А растить ребенка-инвалида, да еще не имея стабильной работы, да еще живя в Крыму, где ее как кот наплакал - это тяжело. Он пробовал судиться с врачами, записавшими инвалидность как врожденную, но проиграл; писал в Киев в Минздрав, надеясь, что новая родная власть (девочке было 7 лет, так что голосовал он за Янека) наведет порядок - но его отфутболили еще быстрее. А особенности тюремной психологии - его отец был тиран, так тюрьма еще полирнула - таковы, что если выхода нет, то человек хватается за любой, даже самый бредовый. Он хотел порватьь Янека и чиновников, чтобы отомстить за дочку, но шанс получить пулю и ничем не помочь дочери его не останавливал. Он метался от условного "порву всех, суки" до плача.
К нам подошел молоденький самообороновец, лет 20, в берцах и маске, и предложил помочь, но я сказал, что сами управимся. Мы пошли под ручки, но через 80 метров встали снова. К нам подошел какой-то сотник и проорал, чтобы через десять минут духу его не было. "Так, точно, зробимо... Звісно, пане сотнику, виведемо, мені він сам набрид..." - абсолютно спокойно и бесстрастно. Мне-то что - первый раз лекции слушаю?
В этот момент одна из палаток полыхнула и взвилась пятнадцатиметровы, наверное, костром. Кто-то заорал "Титушки!", хотя как я ни старался, никого бегущего не увидел (хотя 18-го, рассказывали в Днепре самообороновцы, были случаи). Как оказалось на следующий день, возле палатки разливали коктейли по бутылкам. По правилам техники безопасности это делается на улице, но было прохладно, и пара замерзших ребят (черкащан, кажется) решили сделать это в тепле. Один из них выронил канистру, смесь полилась к буржуйке... А палатки - они и так горят как спички, а тут еще и мгновенное море огня. Ожоги 30%, нехило так согрелись.

В обшем, вывел я его, вернулся в КМДА и лег на ступеньке в зале. Он кажется большим, но на самом деле это не так, и там очень неплохая акустика. Я мог с трудом слушать шепот в уголке медиков; какой-то комитет обсуждал расписание поездов и встречающих на них; на уголке тихонько играли в преферанс; чуть дальше двое усыпающих бубнели что-то свое о Переяславе, Херсоне и Франковске... В зале висел небольшой гул от шепота; такой же гул был в моей башке, прокручивавшей увиденное за день и пытавшееся все это проговорить на случай, если картинка забудется. Было без десяти минут двенадцать, я вытянулся, расслабился и отключился.

На следующее утро я проснулся без четверти семь неожиданно выспавшимся и отдохнувшим. Сразу встал, пошел в Укрдом, побрился там и почувствовал себя хоть немного человеком. Я рассчитывал вызвонить своих в восемь, но оказалось, что в полвосьмого половина моего десятка уже стоит на баррикаде. Я покрутился там час, но делать все равно было нечего, и я с парой товарищей нагло слинял с баррикады. Конечно, периодически я туда заглядывал, но отгонять туристов было скучно, а больше там ничего не происходило.
Прошел утренний молебен - было довольно много верующих. Интересно было наблюдать за людьми - одни внутренне уходили в себя, другие с открытыми глазами шептали о чем-то, третьи были явно атеисты, вроде меня. Затем слушал различных ораторов, выходивших из толпы - штатный "ночной" ведущий пошел дрыхнуть, а утренний пошел на час по делам. Помню, один дядька из Закапатья там неплохо сказал о вчерашнем дне, о ненависти к Янеку, что его вернули криками и апплодисментами, и он еще полчаса долбил о всех сферах жизни - языкато, но довольно сдержанно, без жестокости.
Периодически через толпу ехали машины снабженцев (с шинами, ковриками, стройматериалами, едой), и я по привычке кричал "Дорогу машині!". А потом меня плющило: по привычке я ждал следующего раненного, а его не было. Господи, где я был вчера? Кем я был на этом конвеере крови и боли? От этого подкашивались ноги.
Так как все время приходилось носиться с увесистым рюкзаком, болели ноги от давления (может, еще и от смены погоды - прыжок с 5-10 до 15 градусов, солнечно), а еще и настроение от вчерашнего было херовое, то я пошел к фундаменту рекламного щита возле Дома профсоюзов, отложил рюкзак с трубой и тупо начал отдыхать, греясь, уставившись в одну точку и пытаясь что-то соображать. Эта война уже задолбала.

По экрану возле сцены периодически транслировали заседание Верховной Рады. Оно еще вчера было заметно, что произошел перелом - болтавший раньше по бумажке Царев судоржно пытался связать два слова, Шуфрич сник, Рыбак не выделывался, как в понедельник, и просто вел заседание. Сегодня было продолжение банкета - еще недавно наглые рыги на галазах теряли состав, сникали и соглашались с законопроектами. Впрочем, парламентские дела интересовали мало, важнее был вопрос "что будет дальше?". Януковский режим буквально на глазах потихоньку разваливался: например, на Грушевской так и не было беркутов, даже поломанный грузовик простоял полдня; мне удалось увидеть их только на дозорных пикетах на Институтской - активности или настороженности они не проявляли. Майдан тоже сидел и ждал, чем все окончится.
Примерно в полдвенадцатого к сцене подошла колонна милиционеров: это Луценко привел полсотни львовских милиционеров, пообещавших быть с народом, и толкнул речугу почти на полтора часа. Ахуенно, Юра, просто охуенно - с макаровымы против калашей! Лучи мата к микрофону.

Посмотрел я на это кислое дело, и пошел на Институтскую смотреть, что там и как. Подошел к Октярьскому дворцу и ахнул: там возле внутреннего угла стояла машина - пятидверный форд - с разбитыми боковыми стеклами (и целым лобовым), изрешеченная в дуршлаг. Досталось даже выхлопной трубе. Весело было человеку под ней - однако большой лужи крови не было, только небольшие потеки к двери дворца. Стены были расписаны неизвестными автоматчиками - стреляли как-то не особо кучно.
Стенка баррикады возле площадки дворца была сопливая (лист миллиметрового железа) и служила скорее маскировкой, чем укрытием. Впрочем, там никто и не стоял - внизу был нереальный для пешехода обрыв.
Внизу баррикада была посерьезнее, из мешков с землей/песком, и батареями шин за ними. Там стоял народ - гулящий и баррикадный. Петя-криворожанин увидел там знакомого и испарился, за ним последовали Коли (киевлянин и вишеньковец). Я остался один и пошел вниз. Внезапно почти у края проезжей части (люди поднимались по тротуару) увидел лежавшие подряд четыре гвоздики - просто и неприметно.

У меня все опустилось, и я пошел к Укрдому. Делать было нечего, и я пошел в подземный переход к филармонии. Там у поворота была еще одна гвоздика. Пиздец! Руки совсем опустились. На ступеньках валялись гильзы от дробовика и немного резинострелов, за метр до конца лестницы - темный потек. Потом в паре метров за поворотом от лестницы - еще чуть-чуть капелек. Как я понял, стрелок в упор завалил майдановца, но забежавшие(-ий?) сзади свалили его с ног и щедро пиздили палками. Я все еще жил во вчерашнем дне.
Никого рядом с переходом не было (да и не бывало), и я сел на край клумбы возле филарммонии. На борде висела афиша: 18-го и 19-го пройдут концерты, кажется, итальянки и испанца. Извините, ребята, у нас тут свои концерты.
Вдруг из филармонии вышли трое сотрудников - женщина и двое мужчин в оранжевых жилетах. Они начали подметать возле бордюра и тротуар - хотя там особого мусора и не было - пара бумажек, окурок и пыль. Странные люди - они верили, что там не появятся пластиковые обрывки гранат, корд с черным песком, головешки...

Смешно: я еще бегал потом по всему Хрещатику - совал нос в ларьки, забежал в подземный переход на Бессарабке - чтобы найти бритву. Не нашел. Когда возвращался, увидел толпы людей на проспекте и какие-то крики с площади - перпугался. Как оказалось, на майдан просто приехали люди и очень эмоционально поддерживали ораторов на сцене.
Я пошел вдоль филармонии - в парк отдохнуть. Там была весна, воробьи, городская тишина и холод - если бы были лавочки, я бы подумал о рае.

Примерно в 16 часов позвонила мать и спросила, когда я приеду. Мне не хотелось, чтобы мои родственники созванивались и пытали потом, где я был; на майдане было спокойно, нужды во мне не было, и я малодушно решил свалить.
Подходя к ж/д вокзалу, на меня налетела группа из падающей с ног пожилой женщины под 60, мужчины и молодой женщины с маленькими детьми и кучей сумок. Я остановился - они поняли, что ошиблись и побежали обратно в вокзал. Я стал придерживат пожилую, пока не забежали на середину надземного перехода. Женщина тяжело дышала и была никакая - ее посадили, дал валидол. Оказалось, что она из области, вокзала толком не знала и не нашла пригорлдный вокзал. Молодая с детьми ушла на свой поезд, Саша - он оказался отдельным пассажиром - остался с пожилой. Я пошел наружу - за пригородным вокзалом и билетом.

Неожиданно у ларьков меня окликнул незнакомый низкорослый бритоголовый парень со швом на брови - "привет!". "Привет! А сам кто?" - а сам подобрался: мало ли чего на вокзале бывает? "Я тебя видел на майдане, ты был в шапке с пумой" - я напрягся - "бегал у профсоюзов, я запомнил". Я чуть не захохотал: настолько неожиданно я кому-то врезался в память. "А сам как?" - "На Институтской был... с беркутами махались, я ему молотком руку разбил" (как-то так). "Ладно, удачи".

Женщина оказалось инвалидом - на правой ноге не было пальца. Когда сын с семьей уехали на пару дней, решила съездить в Киев и накупила всякой ерунды для дома (подушку, памперсы). Однако то ли сил не рассчитала, то ли транспорт работал хреново, но на пригородный поезд не успела, а автобусов могло не быть. Люди в таком возрасте делают опрометчивые поступки - она металась с сумками в жаре (15 градусов) и с инвалидностью, К ее счастью, был транзитный фирменный. Через час ее посадили.
Когда возвращались на вокзал, я спросил Сашу, откуда он - с таким непривычным для преддверия Мордора состраданием, откуда у него такой странный акцент (он иногда вспоминал слова). Сам он был, похоже, из евреев, и было очень стыдно, что моя соотечественница проявляет такой нерационализм. Оказалось, что он сам из Липецка, а уже третий год живет в Греции и решился заехать в Киев навестить товарища по училищу, хотя такие события... Смешно так рассказывал, словно тут русскоязычных людей режут. Я решил ему не рассказывать, что пока он выходил курить, то видел минимум четыре десятка майдановцев, да и собеседник не так чтобы очень не - пусть он не волнуется.

Поезда для меня не было, пришлось ехать гюнселовским автобусом "Киев-Донецк". Минут через десять после проезда моста стюардесса - молоденькая девушка лет 20 - немного возбужденно выплескивала только что нарисовавшейся кумушке, что на выезде стояли посты и проверяли автобусы, а она вся волновалась, волновалась (донецкий, ну, конечно). Что на подъезде к Киеву водитель сменил табличку "Донецк" на "Днепропетровск". и их сразу пропустили. Я давился от беззвучного смеха: сейчас-то такое видят все, а тогда воскрешение старых терок "донецкие vs днепропетровские" многим было неочевидно.

Утром 22-го приехал, встретился со знакомым - он показал сваленный ночью памятник. Помню, как туда приехал молодой безногий инвалид-тележечник с девушкой, и как он забирался и фотографировался внутри памятника.
Когда меня угостили моим любимым белым нефильтрованным, я вообще закайфовал - я дома и вообще все хорошо.


... Пришел на лестничную площадку; в руке - кулек с замутенный каской и противогазом, россыпь гильз на память. В телефоне - одна-единственная фотография 20-го себя чумазого в туалете Укрдома. "Вот и вся память" - сложил кулек в нишу пожарного крана. "Здравствуй, мама... Да так, с товарищем на пару дней забухал... Грязный? А, это мы резиновый шланг возле заброшенного дома в центре палили...". Душ, нормальная еда, пара часов сна - и я проснулся живым, активным, почти счастливым человеком.
Конечно, глядя на знакомые все лица по телевизору - в тех же заседаниях Рады - не было особых иллюзий, что там не криворукие олухи, по которым самим майдан плачет. Но было чертовски приятно, что работают быстро, разбираются, спорят не на камеру - хороший, видимо, поворот мозга получили, усвоили. Да и остальные новости были неплохие - Янек бегал по стране, оплотовцев выкурили, а рузкомирскую демонстрацию из трех калек вот так просто вытолкали с площади татары. Даже осознание, что казна ограблена и всем будет очень хреново месяца два, пока не распотрошат кубышки, что Сраная наезжает с газом, что у самого невылеченный хронический бронхит - казалось временными трудностями. Была перспектива.
Ну, а потом начались зеленые человечки и Ахметка решил попугать бюджет залетными сепаратитами (и заодно спасти Мечел своей шкуркой).

Тяжело становилось, когда слышал "Качу" - "...сам не знаю, де погину. Погину я в чужім краю, хто ж ми буде брати яму?". Ведь бегал, чтобы раненный на пять минут раньше приехал в больницу, раньше получил помощь и, может быть, остался жив. Да и сам тогда мог погибнуть, если бы с ходом событий не повезло.
Никому нельзя было растолковать, что чувствовал: родным страшно бесполезно рассказывать, друзьям объяснить, что такое прибегать после отправки скорой и сразу же загружать следующего раненного - становиться винтиком в нечеловеческом конвейере смерти - было невозможно: нальют или похлопают по плечу. Целый месяц задыхаешься, приползая с работы, смотришь по телеку или в нете, что у нас плохого, а ночью просыпаешься в поту, иногда с криком.

А сейчас наконец-то написал просто для того, чтобы исполнить данное трем людям обещание.

1. Часть первая.
2. Часть вторая.
3. Часть третья.

4370. Мимо Путникова дома я без шуток не хожу

Оригинал взят у eyra_0501 в 4370. Мимо Путникова дома я без шуток не хожу

И не надо даже объяснять, почему.
И коротко, и по делу, ничего лишнего, да:



Хотя слово "ОСОБО" я бы все же убрал.